в четыре руки. Дома то хоть трава не расти. Ох, согрешила я, грешная, Харитон Артемьич!
– Кабы хороший, правильный муж у Серафимы, так бы он сразу вышиб из нее эту дурь.
– Не дурь, а болесть. Я уж с доктором советовалась, с Кацманом. Он хоша и из жидов, а правильный человек. Так и говорит: болесть в Серафиме.
– Ну вас совсем! Отстаньте! Не до вас! С пустяками только пристаешь. У меня в башке то столбы ходят от заботы, а вы разные пустяки придумываете. Симке скажи, промежду прочим, что я ее растерзаю.
Спорить и прекословить мужу Анфуса Гавриловна теперь не смела и даже была рада этому, потому что все таки в дому был настоящий хозяин, а не прежний пьяница. Хоть на старости лет пожить по настоящему, как добрые люди живут. Теперь старушка часто ездила навещать Симу, благо мужа не было дома. Там к чему то околачивалась Харитина. Так и юлит, так и шмыгает глазами, бесстыжая.
В сущности ни Харитина, ни мать не могли уследить за Серафимой, когда она пила, а только к вечеру она напивалась. Где она брала вино и куда его прятала, никто не знал. В своем пороке она ни за что не хотела признаться и клялась всеми святыми, что про нее налгал проклятый писарь.
Галактион действительно целую зиму провел в поездках по трем уездам и являлся в Заполье только для заседаний в правлении своего банка. Он начинал увлекаться грандиозностью предстоявшей борьбы и работал, как вол. Домой он приезжал редким гостем и даже как то не удивился, когда застал у себя Харитину, которая только что переехала к нему жить.
– Что же, и отлично, – одобрил он эту новую выходку. – Симе одной скучно, а вдвоем вам будет веселее.
– Это уж наше дело, что там будет, – загадочно ответила Харитина, имевшая такой серьезный вид. – А тебя не спросим.
Несмотря на некоторую резкость, Харитина заметно успокоилась и вся ушла в домашние дела. Она ухаживала за ребятишками, вела все хозяйство и зорко следила за сестрой. К Галактиону она отнеслась спокойно и просто, как к близкому родственнику, и не испытывала предававшего ее волнения в его присутствии.
– А я тебя раньше, Галактион, очень боялась, – откровенно признавалась она. – И не то чтобы боялась по настоящему, а так, разное в голову лезло. Давно бы следовало к тебе переехать – и всему конец.
Он только сумрачно посмотрел на нее, пожал плечами и ничего не ответил. Действительно, безопаснее места, как его собственный дом, она не могла выбрать.
Только раз Галактион поссорился с своею гостьей из за того, что она не захотела даже проститься с мужем, когда его отправляли в ссылку, и что в виде насмешки послала ему на дорогу банку персидского порошка.
– Провожать ты его могла и не ходить, а смеяться над человеком в таком положении просто бессовестно, – выговаривал Галактион.
– Я и не думала смеяться… По этапам поведут, так порошок там первое дело. Меня же будет благодарить.
Серафима относилась к сестре как то безразлично и больше не ревновала ее к мужу. По целым дням она ходила вялая и апатичная и оживлялась только вечером, когда непременно усаживала Харитину играть в дурачки. Странно, что Харитина покорно исполняла все ее капризы.
Для Галактиона вся зима вышла боевая, и он теперь только понял, что значит «дохнуть некогда». Он под руководством Стабровского выучился работать по настоящему, изо дня в день, из часа в час, и эта неустанная работа затягивала его все сильнее и сильнее. Он чувствовал себя и легко и хорошо, когда был занят.
– Бисмарк сказал, что умрет в своих оглоблях, как водовозная кляча, – объяснял ему Стабровский. – А нам и бог велел.
Чем ближе Галактион знакомился со Стабровским, тем большим и большим уважением проникался к нему, как к человеку необыкновенному, начиная с того, что совершенно было неизвестно, когда Стабровский спал и вообще отдыхал. Только Галактион знал, как работает этот миллионер и с какою осторожностью ведет свои дела. Война
