человека и с прежним спокойствием проговорил:
– Пойдем в горницы, Михей Зотыч.
Михей Зотыч был один, и торговому дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже был удивлен и во все глаза смотрел то на хозяина, то на приказчика. А хозяин шел, как ни в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе в низенькие горницы, устроенные постаринному.
– Ну, здравствуй, дорогой гостенек, – поздоровался он, наконец. – Али на богомолье куда наклался?
– Нет, подорожному, Тарас Семеныч… Почитай всю Ключевую пешком прошел. Да вот и завернул тебя проведать…
– Так, так… Заходил ко мне Галактионто, поклончик от тебя сказывал. Да… Невесту высматривать приехали у Малыгиных.
– Есть и такой грех, Тарас Семеныч. Житейское дело… Надо обженить Галактионато, пока не избаловался.
– Так, так.
Хозяин чтото хотел сказать, но только посмотрел на гостя своими темными близорукими глазами. Гость понял этот немой вопрос и ответил:
– Самто Харитон Артемьич не совсем, а кровь хорошая… Хорошая кровь, нечего хаять.
– Которую выбрал?
– А с краешку, значит, Серафиму. Малость жидковата, а такието живущее… Закинул я даве словечко с самойто. Правильная женщина, обстоятельная…
– Еще бы, из старинного рода Анфусато Гавриловна. В свойстве мы с ней, хотя и небольшая родня.
Горницы у Тараса Семеныча были устроены постаринному, низенькие, с небольшими оконцами, запиравшимися на ночь ставнями, с самодельными ковриками из старого тряпья, с кисейными занавесками, горками с посудой и самым простеньким письменным столом, приткнутым в гостиной. Были еще две маленьких комнаты, в одной из которых стояла кровать хозяина и несгораемый шкаф, а в другой жила дочь Устинька с старухой нянькой. Даже на неприхотливый взгляд Михея Зотыча горницы были малы для такого человека, как Тарас Семеныч.
– Ты ведь нынче в больших тысячах, – заговорил гость после длинной паузы. – Надо бы наверх перебраться.
– Ладно и здесь, Михей Зотыч. Както обжился, а там пусто, наверхуто. Вот, когда гости наберутся, так наверх зову.
– Другието вон как у вас поживают в Заполье. Недалеко ходить, взять хоть того же Харитона Артемьича. Одним словом, светленько живут.
– Другие и пусть живут подругому, а нам и так ладно. Кому надо, так и моих маленьких горниц не обегают. Нет, ничего, хорошие люди не брезгуют… Много у нас в Заполье этих другихто развелось. Модники… Смотретьто на них тошно, Михей Зотыч. А все через баб… Испотачили бабешек, вот и мутят: подавай им все помодному.
– Денежки у вас дикие, вот они петухами и поют.
– Есть и такой грех. Не пожалуемся на дела, нечего бога гневить. Взысканы через число… Только опять и то сказать, купца к купцу тоже не применишь. Старинногото, кондового купечества немного осталось, а развелся теперь разный мусор. Взять вот хоть этих степняков, – все они с бору да с сосенки набрались. Один приказчиком был, хозяина обворовал и на воровские деньги в люди вышел.
– Это ты насчет Малыгина?
– Не один он такойто… Другие в орде темным делом капитал приобрели, как Харитошка Булыгин. Известное дело, как там капиталы наживают. Недаром говорится: орда слепая. Какими деньгами рассчитываются в орде? Ордынец возьмет бумажку, посмотрит и просит дать другую, чтобы «тавро поятнее».
– Фальшивой работы бумажки?
– И своей фальшивой и привозные. Както наезжал ко мне по зиме один такойто хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну, я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы этим самым товаром не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги дело наживное: как пришли так и ушли. Чего же это мы с тобой в сухуюто тарыбары разводим? Пьешь чайто?
– Ох, пью, миленький…