Около волости его поджидала уже целая толпа, состоявшая из старожилов и Новожилов. Спирька струсил, когда увидел в толпе худенькое лицо старичка Антона.
– Ён самый… озорник… – перешептывались в толпе, когда Спирьку вводили на крыльцо волостного правления.
В волости уже дожидались волостные старички, в руках которых сейчас была судьба Спирьки. Однако он не потерялся (слава богу, не впервой было судиться у старичков!) и довольно развязно проговорил:
– Старичкам почтение…
Старички сидели хмурые, как следует быть ареопагу, и ничего не ответили. Волостной предъявил им Дунькин платок в качестве corpus delicti.2 Изба скоро набилась народом. Слышно было тяжелое дыхание и угнетенные вздохи.
– Спирька, а што ты скажешь насчет Дунькина платка? – предложил вопрос старшина, не прибегая к предисловиям.
– Платок? – замялся Спирька и прибавил уже бойко: – И очень просто, господа старички… Эта самая Дунька просто ведьма. Да… Присушку мне сделала, не иначе.
Старички переглянулись, и старшина ответил за всех:
– Так, так, приятный человек… А мы, значит, эту самую Дунькину присушку тебе отмочим, штобы вперед не повадно было охальничать. Так я говорю, старички? Ну, Спирька, показывай все на совесть…
– Нечего мне и показывать… Дело известное. Ежели бы я был женатый, так оно тово… поиграл малость с бабенкой, а она себя и оказала ведьмой. Мне бы раньше об этом самом догадаться… А что касается платка, так это самое дело прямо наплевать.
– Прыток ты на словах, приятный человек… Только напрасно путляешь, говори настоящее.
При всем желании сказать что нибудь настоящее Спирька только развел руками. Старички переглянулись и сделали знак каморнику. Толпа молча расступилась, и пред стариками очутилась Дунька, бледная, испуганная, со свежими синяками на лице. Она комом повалилась в ноги судьям и заголосила:
– Ничего я не знаю, господа старички… Не взыщите на дуре бабе. Как есть ничего…
– Врет ёна… – послышался спокойный голос свекра. – Дунька, показывай все…
– Твой платок, Дунька?
– Конешно, мой… ён самый и есть.
– Ты телушку пошла искать?
Благодаря этим наводящим вопросам, Дунька рассказала по порядку все происшествие. Новожилы были довольны этим показанием, а старожилы были смущены Спирькиным озорством. Тоже не полагается простоволосить мужних то жен… Спирька слушал, переминаясь с ноги на ногу, и только проворчал, когда Дунька сказала, что он чуть ее не задушил:
– И надо было задавить… Вас, ведьмов, нечего жалеть, ежели вы присушку делаете.
Обстоятельства дела были ясны для всех. Обвиняемый в свое оправдание решительно ничего не мог сказать и только твердил, что Дунька – ведьма.
– А хоша бы и ведьма, – заметил резонно один старичок: – и с ведьмов платки то не полагается рвать. А ты вот того, озорник, не понимаешь, что всю деревню острамил… Што теперь новожилы то про нас будут говорить?
Выдвинулся самый больной вопрос о розни между Расстанью и Ольховкой. Новожилы являлись потерпевшей стороной, и требовалось возмездие, чтобы восстановить честь и доброе имя старожилов. Спирька являлся своего рода козлом отпущения. Старожилы на нем как будто делали невольную уступку и косвенно признавали права Новожилов. Спирькой замирялись
