пристани, на протяжении шестидесяти верст, не встречается ни одного большого селения, а маленькие деревнюшки, вроде Иоквы, Пермяковой и Деминевой, издали представляются кучкой домиков, которые разбрелись по берегу без всякого плана и порядка. Вид Пермяковой отличается, пожалуй, довольно оригинальной красотой, хотя и поражает непривычного человека своей дикостью, как вообще вся Чусовая. Всего какой нибудь десяток изб точно сейчас выползли на левый низкий берег – и все тут. Кругом лес; напротив, через реку, крутой лесистый берег. Пермякова замечательна тем, что представляет собой типичное разбойничье гнездо. По рассказам, лет двести тому назад здесь поселился разбойник Пермяков, который грабил проходившие мимо суда, – от него и произошло настоящее население Пермяковой. Конечно, теперь о разбоях на Чусовой не может быть и речи, но Пермякова между бурлаками пользуется плохой репутацией.
– Что так? – спрашивал я Савоську.
– Да так… Когда идешь со сплаву домой, засветло стараешься пройти эту самую Пермякову.
– Разве здесь грабят бурлаков?
– Нет, не слышно… А так, пронес господь – и слава богу. Одним словом, небаское место… Старики то сказывали, что сам то Пермяков, старик от, промышлял насчет бурлаков, которые со сплаву шли. Выйдет этак с винтовкой на тропу, по которой бредут бурлаки, и караулит: который отстал от артели, он его и залобует.28 Все же лопотина какая ни на есть на бурлаке, деньги, может, у другого, оно, глядишь, и покорыстуется. А промысел – дома. Белку еще ищи там по лесу или оленя, а бурлачки сами идут под пулю. Может, это и неправда, – прибавил Савоська, – мало ли зря, поди, болтают про допрежние времена…
Немного пониже деревни Пермяковой мы в первый раз увидели убитую барку. Это была громадная коломенка, нагруженная кулями с пшеницей. Правым разбитым плечом она глубоко легла в воду, конь и передняя палуба были снесены водой; из под вывороченных досок выглядывали мочальные кули. Поносные были сорваны. Снастью она была прикреплена к берегу, – очевидно, это на скору руку устроили косные, бурлаков не было видно на берегу.
– Где же рабочие? – спрашивал я.
– Ушли, значит. Чего им теперь делать у убившей барки. Водолив должон быть во всяком случае у барки… Да вон и он. Надо полагать, за хлебом ходил. Теперь наладит себе на бережку шалашик и будет дожидать купца… Купеческая посудина то, с верхних пристаней.
Водолив шел по берегу и неприветливо смотрел в нашу сторону.
– Чьих вы будете? – крикнул Порша, выставляя голову из люка.
Водолив что то крикнул, но его ответ был заглушен работой поносных. Через пять минут разбитая барка скрылась из вида.
– С людями несчастиев, значит, не было на убившей барке, – проговорил Савоська в раздумье.
– Отчего ты так думаешь?
– Кабы кого порешило, так лежал бы на бережку тут же, а то, значит, все целы остались. Барка то с пшеницей была, она как ударилась в боец – не ко дну сейчас, а по маненьку и отползла от бойца то. Это не то, что вот барка с чугуном: та бы под бойцом сейчас же захлебнулась бы, а эта хошь на одном боку да плывет.
Бурлаки долго галдели об «убившей» барке, обсуждая обстоятельства последовавшего крушения с приемами завзятых специалистов. Бубнов и Кравченко ругали сплавщика,
