на Миляевом мысу партии. Они сбились кучками, каждая у своего огонька. Все устали после ночной схватки. Рабочие улеглись спать, а бодрствовали одни хозяева, которым было не до сна. Они зорко следили друг за другом, как слетевшиеся на добычу хищные птицы. Кишкин сидел у своего огня и вполголоса беседовал с Миной Клейменым.
– Так где казенные то ширпы были? – допытывался он.
– А вон туда, к самой горе…
– И старец там лежал под елочкой?..
– Там… Теперь места то и не узнаешь. Ужо казенные ширпы разыщем…
– Ну, а как насчет свиньи полагаешь? – уже совсем шепотом спрашивал Кишкин. – Где ее старец то обозначил?..
– Да прямо он ничего не сказал, а только этак махнул рукою на Мутяшку…
– На Мутяшку?.. И через девицу, говорит, ищите?
– Это он вообще насчет золота…
– Значит, и о свинье тоже, потому как она золотая?..
– Может статься… Болотинка тут есть, за Каленой горой, так не там ли это самое дело вышло.
– Да ведь ты говорил, что мужик в лесу закопал свинью то?
– Разве говорил? Ну, значит, в лесу…
Окся еще спала, свернувшись клубочком у огонька. Кишкин едва ее разбудил.
– Вставай ты, барышня… Возьму вот орясину, да как примусь тебя обихаживать.
– Отстань!.. – ворчала Окся, толкая Кишкина ногой. – Умереть не дадут…
Кишкину стоило невероятных усилий поднять на ноги эту невежливую девицу. Окся решительно ничего не понимала и глядела на своего мучителя совсем дикими глазами. Кишкин схватил ее за руку и потащил за собой. Мина Клейменый пошел за ними. Никто из партии не слыхал, как они ушли, за исключением Петра Васильича, который притворился спящим. Он вообще держал себя как то странно и во время ночной схватки даже голосу не подал, точно воды в рот набрал. Фотьянский дипломат убедился в одном, что из их предприятия решительно ничего не выйдет. С другой стороны, он не верил ни одному слову Кишкина и, когда тот увел Оксю, потихоньку отправился за ними, чтобы выследить все дело.
– Один, видно, заполучить свинью захотел, – возмущался Петр Васильич, продираясь сквозь чащу. – То то прохирь: хлебцем вместе, а табачком врозь… Нет, погоди, брат, не на таковских напал.
С другой стороны, его смешило, как Кишкин тащил Оксю по лесу, точно свинью за ухо. А Мина Клейменый привел Кишкина сначала к обвалившимся и заросшим лесом казенным разведкам, потом показал место, где лежал под елкой старец, и наконец повел к Мутяшке.
– Ну, народец!.. – ругался Петр Васильич. – Все один сграбастать хочет…
Ему приходилось делать большие обходы, чтобы не попасть на глаза Шишке, а Мина Клейменый вел все вперед и вперед своим ровным старческим шагом. Петр Васильич быстро утомился и даже вспотел. Наконец Мина остановился на краю круглого болотца, которое выливалось ржавым ручейком в Мутяшку.
– Ну, ищи!.. – толкал Кишкин ничего не понимавшую Оксю. – Ну, чего уперлась то, как пень?..
– Да я тебе разве собака далась?! – огрызнулась Окся, закрывая широкий рот рукой. – Ищи сам…
– Ах, дура точеная… Добром тебе говорят! – наступал Кишкин, размахивая короткими ручками. – А то у меня, смотри, разговор короткий будет…
Окся неожиданно захохотала прямо в лицо Кишкину, а когда он замахнулся на нее, так толкнула его в грудь, что старик кубарем полетел на траву. Петр Васильич зажал рот, чтобы не расхохотаться во все горло, но в этот момент за его спиной раздался громкий смех. Он оглянулся и остолбенел: за ним стоял Ястребов и хохотал, схватившись руками за живот.
– Ах, дураки, дураки!.. – заливался Ястребов, качая головой. – То то дураки то… Друг друга обманывают и друг друга ловят. Ну, не дураки ли вы после этого?..
– А ты проходи своей дорогой, Никита Яковлич, – ответил Петр Васильич с важностью, – дураки мы про себя, а ты, умный, не ввязывайся.
– Боишься, что
