Дмитрий Наркисович МаминСибиряк Аннотация Уральская летопись «Три конца» открывает пятый том собрания сочинений Д. Н. МаминаСибиряка, также в том входят повести и рассказы 1891 года («С голоду», «Верный раб», «Братья Гордеевы», «Крупичатая»). ЧАСТЬ ПЕРВАЯ I В кухне господского дома Егор сидел уже давно и терпеливо ждал, когда проснется приказчик. Толстая и румяная стряпка Домнушка, гремевшая у печи ухватами, время от времени взглядывала в его сторону и думала про себя: «Настоящий медведь… Ишь как шарамито1 ворочает!» Она вспомнила, что сегодня среда – постный день, а Егор – кержак2 На залавке между тем лежала приготовленная для щей говядина; кучер Семка в углу на лавке, подложив под деревянное корыто свои рукавицы, рубил говядину для котлет; на окне в тарелке стояло коровье масло и кринка молока, – одним словом, Домнушка почувствовала себя кругом виноватою. И в самомто деле, эти приказчики всегда нехристями живут, да и других на грех наводят. В открытое окно кухни, выходившее во двор, наносило табачным дымом: это караульщик Антип сидел на завалинке с своей трубкой и дремал. Чтобы сорвать на комнибудь собственное неловкое положение, Домнушка высунулась в окошко и закричала на старика: – Чтойто, Антип, задушил ты нас своей поганой трубкой!.. Шел бы в караушку али в машинную: там все табашники! – Ну, ну… будет, кума, перестань… – ворчал антип, насасывая трубочку. – Да я кому говорю, старый черт? – озлилась Домнушка, всей полною грудью вылезая из окна, так что гдето треснул сарафан или рубашка. – Вот ужо встанет Петр Елисеич, так я ему сейчас побегу жаловаться… – Ступай, кума, ступай… На свой жир сперва пожалуйся, корова колмогорская! Егор тихонько отплюнулся в уголок, – очень уж ему показалось все скверно, точно самый воздух был пропитан грехом и всяческим соблазном. Про Домнушку по заводу ходила нехорошая слава: бабенка путалась со всею господскою конюшней. Все они, мочеганки,3 на одну стать. Рубивший говядину Семка возмущал Егора еще больше, чем Домнушка: истрепался в кучерах, а еще каких отцаматери сын… На легкую работу польстился, – ну, и руби всякую погань: Петрто Елисеич и зайчину, как сказывают, потреблял. Раскольник с унынием обвел всю кухню глазами и остановился на лестнице, которая вела из кухни во второй этаж, прямо в столовую. На лестнице, ухватившись одною рукой за потолочину, а другою за балясник перил, стояла девочка лет семи, в розовом ситцевом платьице, и улыбающимися, большим серыми глазами смотрела на него, Егора. Он сразу узнал в ней дочь Петра Елисеича, хотя раньше никогда ее и не видал. – Домнушка, где Катря? – спрашивала девочка, косясь на смешного мужика. – А ушла… – нехотя ответила стряпка, с особенным азартом накидываясь на работу, чтобы не упустить топившуюся печь. – Куда ушла? – не отставала девочка с детскою навязчивостью. – А ушла… Не приставайте, барышня, – без вас тошнехонько! |