– А турки где живут?
– Турки – другое. Сначала жиды пойдут, потом белая арапия, а потом уж турки.
– А до Беловодья далеко будет?
– Эк куда махнула: Беловодье в сибирской стороне будет, а турки совсем наоборот.
– Пульхерия сказывала, што в Беловодье на велик день под землей колокольный звон слышен и церковное четьепетье.
– Ну, это не в Беловодье, а на расейской стороне. Такое озеро есть, а на берегу стоял святый град Китиш. И жители в нем были все благочестивые, а когда началась никонианская пестрота – святой град и ушел в воду. Слышен и звон и церковная служба. А мы уйдем на Кавказ, сестрица. Там места нежилые и всякое приволье. Всякая гонимая вера там сошлась: и молоканы, и субботники, и хлысты… Тепло там круглый год, произрастание всякое, наших братьев и сестер найдется тоже достаточно… виноград…
Последние слова духовный брат проговорил уже сквозь сон и сейчас же захрапел. Авгарь опять прислушивалась к завыванию ветра и опять слышала детский плач, стоны о. Гурия и чьито безответные жалобы. Видно, так и не уснуть ей, пока не займется серое зимнее утро. Но что это такое?.. В полосу затишья, между двумя порывами ветра, она ясно расслышала скрип осторожных шагов. Ктото невидимый приближался к избушке, и Авгарь похолодела от охватившего ее ужаса. Она хотела крикнуть и разбудить Конона, но голос замер в груди. А шаги были все ближе… Авгарь бросилась к печи и растолкала Конона.
– Ну тебя!.. – бормотал духовный брат.
– Идут сюда! – не своим голосом шептала Авгарь, прислушиваясь к скрипу снега. – Слышишь? Уж близко…
– И то идут, – согласился Конон. – Надо полагать, ктонибудь из скитских заплутался.
Шаги уж были совсем близко. Все затихло. Потом донесся сдержанный говор нескольких голосов.
– Ужо вздуйко огня, – шепнул Конон, быстро вскакивая.
Пока Авгарь возилась у печки, добывая из загнеты угля, чтобы зажечь самодельщину спичкусерянку, чьито тяжелые шаги подошли прямо к двери.
– Кто там крещеный? – окликнул Конон, вставая за косяк в угол, – на всякий случай он держал за спиной топор.
– Свои скитские, – послышался мужской голос за дверью. – Заплутались в болоте. Пустите погреться.
– А сколько вас?
– Самдруг.
– Што больно далеко заехали?
Авгарь, побелевшая от ужаса, делала знаки, чтобы Конон не отворял двери, но он только махнул на нее рукой. Дверь была без крючка и распахнулась сама, впустив большого мужика в собачьей яге.32 За ним вошел другой, поменьше, и заметно старался спрятаться за первым.
– Мир на стану, – проговорил первый и, не снимая шапки, кинулся на Конона.
Завязалась отчаянная борьба. Конон едва успел взмахнуть своим топором, как его правая рука очутилась точно в железных клещах. Его повалили на землю и скрутили руки назад. Стоявшая у печки Авгарь с криком бросилась на выручку, но вошел третий мужик и, схватив ее в охапку, оттащил в передний угол.
– Ты покеда тут со старицей побеседуй, – проговорил большой мужик, – а нам надо со старцем поговорить малость… Эй ты, волчья сыть, не шеперься!
Двое мужиков схватили Конона и поволокли из избушки. Авгарь с невероятною для бабы силой вырвалась из рук державшего ее мужика, схватила топор и, не глядя, ударила им большого мужика прямо по спине. Тот вскинулся, как ошпаренный, повалил ее на пол и уже схватил за горло.
– Не тронь, Артем! – крикнул мужик, державший Авгарь в углу. – Оставь…
– Она меня чуть не зарубила! – сказал солдат, с ворчаньем оставляя свою жертву.
Авгарь узнала Макара и вся точно оцепенела. Она так и осталась на полу.
– Вставай, Аграфена, – говорил Макар, стараясь ее поднять.
– Они его убьют… – шептала Авгарь в ужасе. – Зачем вы пришли, душегубы? Ты уж раз убил меня, а теперь пришел убивать во второй… Аграфены нет здесь… она