169

Тарас Семеныч. Он посмотрел на сконфуженного гостя и на дочь и не знал, что подумать.

        – Галактион Михеич, куда же ты бежишь?

        Галактион обернулся и, показывая на Устеньку, проговорил всего одно слово:

        – Она права.

        У Луковникова произошло довольно неприятное объяснение с дочерью:

        – Устенька, так нельзя. Наконец, какое ты имела право оскорблять человека в своем доме?

        – А если я не могу, папа?.. Ведь вы все молчите, а я взяла и сказала. Я ему все сказала.

        – И он тоже все сказал… Ведь хороший бы человек из него мог быть, если бы такая голова к месту пришлась.

        По своему характеру Луковников не мог никого обидеть, и поведение Устеньки его серьезно огорчило. В кого она такая уродилась? Правато она права, да только всетаки не следовало свою правоту показывать этаким манером. И притом девушка – она и пониматьто не должна Харитининых дел. Старик почти не спал всю ночь и за утренним чаем еще раз заметил:

        – А я всетаки не согласен с тобой, Устенька. И правде бывает не место. Какие мы с тобой судьи? Ты думаешь, он сам хуже нашего понимает, где хорошо и где нехорошо?

        Устенька выслушала все и ничего не ответила. Тарас Семеныч только пожал плечами и по пути в свою думу заехал к Стабровскому. Он очень волновался, рассказывая все подробности дела.

        – Ах, милая, милая! – восхищался Стабровский. – Господи, если б у меня была такая дочь! Ведь это молодое, чистое золото, Тарас Семеныч… Да я сейчас же поеду к ней и расцелую ее. Бедняжка, наверное, теперь волнуется.

        – Нет, этого вы, пожалуйста, не делайте, Болеслав Брониславич. Пусть уж лучше она одна про себя раздумается.

IX

        Галактион приходил к Луковникову с специальною целью поблагодарить старика за хороший совет относительно Мышникова. Все устроилось в какойнибудь один час наилучшим образом, и многолетняя затаенная вражда закончилась дружбой. Галактион шел к Мышникову с тяжелым сердцем и не ожидал от этого похода ничего хорошего, а вышло все наоборот. Сначала Мышников отнесся к нему недоверчиво и с обычною грубоватостью, а потом, когда Галактион откровенно объяснил свое критическое положение, както сразу отмяк.

        – Что же вы мне раньше ничего не сказали? – заметил Мышников с укором делового человека. – Без Стабровского можно обойтись, и даже очень.

        – Да ведь вы, Павел Степаныч, знали положение дела. Что тут было говорить? Потом мне казалось, что вы относитесь ко мне…

        – Вздор!.. Никак я не относился… У меня уж такой характер, что всем кажется, что я отношусь както нехорошо. Ваше дело хорошее, верное, и я даже с удовольствием могу вам помочь.

        Собственно деловой разговор занял очень немного времени.

        – Вы понимаете, что если я даю средства, то имею в виду воспользоваться известными правами, – предупреждал Мышников. – Просто под проценты я денег не даю и не желаю быть ростовщиком. Другое дело, если вы мне выделите известный пай в предприятии. Повторяю: я верю в это дело, хотя оно сейчас и дает только одни убытки.

        Это был самый лучший исход, и деньги Мышникова не ложились на пароходство займом, а входили живым капиталом. Главное – не было никаких нравственных обязательств и ответственности. Подсчитав актив и пассив, Мышников решил так:

        – Скажу вам откровенно, Галактион Михеич, что всех своих денег я не могу вложить в пароходство, а то, что могу вложить, всетаки мало. Ведь все дело в расширении дела, и только тогда оно сделается выгодным. Так? Отчего вы не обратились к Штоффу, тем более что он не чужой вам человек?

        – Вот именно последнее и служит препятствием, Павел Степаныч. С посторонним человеком всегда както легче вести дело и даже получить отказ не обидно.

        – В таком случае позвольте мне с ним переговорить. Я думаю, что наша компания всего лучше устроится на таких основаниях: у вас два пая, а у меня со Штоффом по одному.

        Галактиону приходилось только соглашаться. Да как и