Та же Аграфена поможет… За Аграфеной был устроен правильный надзор, как и за Агнией, и сестры дежурили попеременно. Всех схватила самая отчаянная жадность, и каждая думала, что все другие обманут именно ее. Мужья, конечно, были посвящены во все тайны этой бабьей политики, и, нужно отдать им справедливость, все точно сговорились и ни во что не желали вступаться.
– Делайте, как знаете… Не наше это дело.
Явившийся Лиодор усилил смуту. Он приехал совершенно неожиданно ночью. Дежурившая «полуштофова жена» спала. Лиодор взломал в столовой буфет, забрал все столовое серебро и скрылся. Утром произошел настоящий скандал. Сестры готовы были, кажется, разорвать «полуштофову жену», так что за нее вынужден был вступиться сам Харитон Артемьич.
– Да вы никак сбесились, сороки? – зыкнул он на дочерей. – Разе такое теперь время, оглашенные? Серебро жалеете, а мать не жаль… Никому и ничего не дам! Так и знайте… Пусть Лиодор пропивает, – мне ничего не нужно.
Благоразумнее других оказалась Харитина, удерживавшая сестер от открытого скандала. Другие начали ее подозревать, что она заодно с Агнией, да и прежде была любимою тятенькиной дочерью. Затем явилось предположение, что именно она переедет к отцу и заберет в руки все тятенькино хозяйство, а тогда пиши пропало. От Харитины все сбудется… Да и Харитон Артемьич оказывал ей явное предпочтение. Особенно рвала и метала писариха Анна, соединившаяся на этот случай с «полуштофовой женой».
Из зятьев неотлучно были в доме Харченко и Замараев. Они часто уходили в кабинет учителя, притворяли за собой двери, пили водку и о чемто подолгу шушукались. Вообще держали себя самым подозрительным образом.
В малыгинском доме перебывал весь город и даже заехал Ечкин. Он повертелся неизвестно зачем, попробовал любезничать с Харитиной и, не встретив сочувствия, исчез.
– Справки наводить приезжал, – сообщил Замараев шепотом Харченке. – Знает, где жареным пахнет. В последнеето время тятенька на фабрике векселями отдувался, – ну, а тут после богоданной маменьки наследство получит. Это хоть кому любопытно… Всем известно, какой капитал у маменьки в банке лежит. Ох, грехи, грехи!.. Похоронить не дадут честьчестью.
Похороны были устроены самые пышные. Харитон Артемьич ничего не жалел, и ему все казалось, что бедно. Замараев терял голову, как устроить еще пышнее. Кажется, уж всего достаточно… Поминальный стол на полтораста персон, для нищей братии отведен весь низ и людская, потом милостыня развозилась по всему городу возами.
Наконец, все было кончено. Покойница свезена на кладбище, поминки съедены, милостыня роздана, и в малыгинском доме водворилась мучительная пустота, какая бывает только после покойника. Сестры одна за другой наезжали проведать тятеньку, а Харитон Артемьич затворился у себя в кабинете и никого не желал видеть.
– Это наследство вынюхивают, – объяснял он Замараеву. – Как бы не так!.. Покойницато все мне оставила по духовной.
– Уж это известно, тятенька. А всетаки оно того… духовнуюто надо по закону представить… Закон требует порядка.
– Ты меня учить? Да ты с кем разговариваешьто, чернильная твоя душа?
– Для вас же говорю, тятенька, чтобы не вышло чего… Духовнуюто нужно представить куда следует, а потом опись имущества и всякое прочее.
– Да ты никак с ума спятил?! – закричал старик. – Ведь Анфуса Гавриловна, чай, была моя жена, – ну, значит, все мое… Я же все заводил. Кажется, хозяин в дому, а ты пристаешь… Вон!
Старик рассвирепел и выгнал писаря. Вот бог наградил зятьями! Другието хоть молчат, а этот так в ухо и зудит. И чего пристал с духовной? Ведь сам писал.
Приставанья и темные намеки писаря всетаки встревожили Харитона Артемьича, и он вечерком отправился к старичку нотариусу Меридианову, с которым водил дела. Всю дорогу старик сердился и ругал проклятого писаря. Нотариус был дома и принял гостя в своем рабочем кабинете.