86

Галактиона. Ему просто хотелось выгнать этого сладкого братца, и он с большим трудом удерживался. Они стояли друг против друга и смотрели прямо в глаза.

        – Как же я скажу Прасковье Ивановне? – неожиданно спросил Голяшкин?

        – А так и скажите, что пропадай все.

        – Позвольтес, как же это такс? Прасковья Ивановна…

        Галактион неожиданно вспылил, затопал ногами и крикнул:

        – Да что ты из меня жилы тянешь… Уходи, ежели хочешь быть цел! Так и своей Прасковье Ивановне скажи! Одним словом, убирайся ко всем чертям!

        – Такс. Так вы вот какс, – бормотал Голяшкин, пятясь к двери. – Дас. Очень вежливо…

        Галактион остановил его и, взяв за борт сюртука, проговорил задыхавшимся голосом:

        – Ну, чего ты боишься, сахар? Посмотри на себя в зеркало: рожа прямо на подсудимую скамью просится. Все там будем. Ну, теперь доволен?

        – Выто как знаете, Галактион Михеич, а я не согласен, что касаемо подсудимой скамьи. Уж вы меня извините, а я не согласен. Так и Прасковье Ивановне скажу. Конечно, вы вовремя из дела ушли, и вам все равно… дас. Что касаемо опять подсудимой скамьи, так от сумы да от тюрьмы не отказывайся. Это вы правильно. А Прасковья Ивановна говорит…

        – Вон, дурак!

        Этот визит всетаки обеспокоил Галактиона. Дыму без огня не бывает. По городу благодаря полуяновскому делу ходили всевозможные слухи о разных других назревавших делах, а в том числе и о бубновской опеке. Как на беду, и всеведущий Штофф кудато провалился. Впрочем, он скоро вернулся из какойто таинственной поездки и приехал к Галактиону ночью, на огонек.

        – У тебя был Голяшкин? – спрашивал немец без всяких предисловий.

        – Был.

        – Он сладкий дурак и больше ничего.

        – Знаю. Я ему это сам сказал. Всетаки знаешь…

        – Э, вздор!.. Так, зря болтают. Я тебе скажу всего одно слово: Мышников. Понял? У нас есть адвокат Мышников. У него, брат, все предусмотрено… да. Я нарочно заехал к тебе, чтобы предупредить, а то ведь как раз горячку будешь пороть.

        Уходя, Штофф пришаркнул своею хромою ногой, подмигнул и проговорил:

        – А какая есть девчурка в Кунаре… пхе!..

        – Ну, брат, я этими делами не занимаюсь. Отваливай.

        – Да ты спятил с ума, братец?

        – Около того.

        – Ты глуп, несчастный!

        – Пусть.

        Галактион действительно прервал всякие отношения с пьяной запольской компанией, сидел дома и бывал только по делу у Стабровского. Умный поляк долго приглядывался к молодому мельнику и кончил тем, что поверил в него. Стабровскому больше всего нравились в Галактионе его раскольничья сдержанность и простой, но здоровый русский ум.

        – Мне почемуто кажется, что мы будем большими друзьями, – проговорил однажды Стабровский, пытливо глядя на Галактиона. – Одним словом, вы будете нашим вполне.

        – Благодарю, Болеслав Брониславич, только оно как будто и не подходит: вы – барин, а я – мужик.

        Стабровский только улыбнулся, взял Галактиона под руку и проговорил:

        – Идемте завтракать.

        Это простое приглашение, как Галактион понял только впоследствии, являлось своего рода посвящением в орден наших. В официальные дни у Стабровского бывал целый город, а запросто бывали только самые близкие люди.

        Завтрак был простой, но Галактиону показалось жуткой царившая здесь чопорность, и он както сразу возненавидел белобрысую англичанку, смотревшую на него, как на дикаря. «Этакая выдра!» – думал Галактион, испытывая неловкое смущение, когда англичанка начинала смотреть на него своими рыбьими глазами. Зато Устенька так застенчиво и ласково улыбалась ему.

        – Это тоже ваша дочь? – спросил Галактион.

        – Нет, это просто славяночка Устенька, дочь Тараса Семеныча. Она учится вместе с моей Дидей.

        Маленькая полечка все время наблюдала гостя и, когда он делал чтонибудь против этикета, сдержанно улыбалась и вопросительно смотрела на гувернантку, точно на каланчу, которая могла каждую минуту выкинуть сигнал