Ермилыч, понахватавшийся от писания.
– Тото вот очень уж много охотниковто до мзды, вопервых, а вовторых, надо ее умеючи брать, ибо и мзда идет к рукам.
Поповский стан был устроен очень уютно. Стояли три телеги с поднятыми оглоблями, а на них раскинут громадный полог. Получался импровизированный шатер, перед которым курился какойто сказочный «огонечек малешенек». Под дымом стояла неизменная поповская кобыла, отмахивавшаяся от овода куцым, точно обгрызенным хвостом. В телегах была навезена разная снедь и стояла целая бочка домашнего квасу. Три мужика цедили квас в деревянные ведерки и разносили по косцам. Поп Макар тревожно поглядывал на солнце и думал о том, управится ли дома попадья вовремя. Легко ли накормить и напоить такую ораву помочан. Он был совсем не рад приехавшим гостям. Не до них было.
– Не в пору гость – хуже татарина, – заметил Ермилыч, слезая с лошади.
– Что делать, поп, потерпи… Мы от тебя и не это терпим. Мы здесь все попросту. Да… Одною семьей…
– А ты опять про Ахава нечистивого?
– Ахавто Ахавом, а прежде старинные люди так говорили: доносчику первый кнут… Ты это слыхивал?
– Ну, а потом? – спрашивал поп, снимая свою шляпу.
– Потомто?.. А потом будем говорить так: у апостола Павла что сказано насчет мзды?
– Разное сказано.
– Нет, не разное, а пряменько говорится: делающему мзда не по благодати, а по долгу, – значит, бери, а только выручи. Так, Флегонт Васильич?
– Ничего я не знаю от писания, – признался писарь. – Вот насчет закона, извини, могу соответствовать кому угодно.
– Друг, тебя научили этому, вопервых, ваши старые бабыначетчицы, – заговорил поп Макар, – а вовторых, други, мне некогда.
Поп надел шляпу и пошел к косцам. Это было почетное бегство, и Ермилыч захохотал.
– Это называется – милости просим через забор шляпой щей хлебать, – объяснил писарь, разваливаясь на траве.
– А угощенье, которым ворота запирают, дома осталось. Хаха! Ловко я попа донял… Ну, нечего делать, будем угощаться сами, благо я с собой захватил бутылочку.
Ермилыч добыл изза пазухи бутылку с водкой, серебряный стаканчик, а потом отправился искать на возу закуски. И закуска нашлась – кочан соленой капусты и пшеничный пирог с зеленым луком. Лучшей закуски не могло и быть.
– Выпьем за здоровье Макара, – предлагал Ермилыч, подавая писарю первый стаканчик. – Ловко он стрекача задал.
Писарь отмалчивался и все хмурился. Они прилегли к огоньку и предались кейфу. Ермилыч время от времени дрыгал ногами и ругал надоедавший овод.
– У! Чтобы вам пусто было, окаянным!
– Да… вообще… – думал писарь вслух… – Вот мы лежим с тобою на травке, Ермилыч… там, значит, помочане орудуют… поп Макар уж вперед все свои барыши высчитал… да… Так еще, значит, отцами и дедами заведено, по старинке, и вдруг – ничего!
– Как ничего?
– Да так… Вот ты теперь ешь пирог с луком, а вдруг протянется невидимая лапа и цап твой пирог. Только и видел… Ты пастьто раскрыл, а пирога уж нет. Не понимаешь? А делото к тому идет и даже весьма деликатно и просто.
Ермилыч сел и с какимто ожесточением выпил два стаканчика зараз. Очень уж изводил его писарь своим разговором.
– Ты это все насчет Заполья, Флегонт Васильич, тень наводишь?
– Да насчет всего… Ты вот думаешь: «далеко Заполье», а оно уж тут, у тебя под носом. Одним словом – все слопают.
– Каким же это манером, Флегонт Васильич?
– А даже очень просто… Хлеб за брюхом не ходит. Мыто тут дураками печатными сидим да мух ловим, а они орудуют. Взять хоть Михея Зотыча… С него вся музыкато началась. Помнишь, как он объявился в Суслоне в первый раз? Бродяга не бродяга, юродивый не юродивый, а около того… Промежду прочим, оказал себя поумнее всех. Недаром он тогда всех нас дурачками навеличивал и прибаутки свои наговаривал. Оно и вышло, как пописаному: прямые дурачки. Разе такой Суслонто был