25

добрым молодцем, о котором в песнях сохнут и тоскуют красные девицы. В головах у дьякона сидел, сложив ноги калачиком, Федя, а в ногах на корточках поместился Ароматов. Последний, рядом с дьяконом, просто был жалок; в руках у него белела перевязанная ленточкой трубочка какихто бумаг.

        – Третью сотню доктор просаживает, – заговорил Федя, пуская кверху тонкие струйки дыма. – Тишка тоже продулся. Бучинский всех обыграет…

        – Ну, а твой барин чего смотрит? – отозвался Органов, не поворачивая головы.

        – Чего, барин… известно!.. – недовольным тоном ответил Федя. – У него одна линия: знай, коньяк хлещет, знай хлещет…

        Пауза.

        – Федя! – какимто упавшим голосом заговорил Органов, тяжело поворачиваясь на один бок. – Федя, голубчик!..

        – Ну?

        – Ах, право, какой ты!?. Ведь у меня все нутро выжгло. Рюмочку бы коньячку… а?.. Всего одну рюмочку, Федя… а?

        – А черт ли тебе велел лакать столько? – ворчал старик.

        – Да ведь нельзя, Федя… Сам знаешь Тишку: пей, хоть расколись! Я теперь второй месяц свету не вижу. Ежели бы они играли, так хоть обливайся, а теперь жди! Легко это?

        Федя укоризненно покачал головой, но поднялся и заковылял в контору.

        – Неужели вы не можете жить иначе? – спрашивал Ароматов.

        – Да как иначето?

        – Нужно дело какоенибудь выбгать и габотать. Вон у вас какое здоговье… А какую вы голь иггаете у Тишки?

        – Ято?.. Оххохо… – застонал Органов. – Чревоугодие одолело… натура… Понимаешь?.. Главо моя, главо, камо тя преклоню?.. Ты думаешь, мне нравится своето свинство? Нет, брат, я сам эту водку презираю… да!..

        – А вы сделайте усилие над собой. Ведь стоит только захотеть. Слыхали об амегиканцах? Нужно жить поамегикански.

        – У тебя это какая бумагато?

        – Это… это пгоэкт, котогый я сегодня гг. золотопгомышленникам пгедставлю. Мне пгишла в голову блестящая идея.

        Этот интересный разговор был прерван появлением Феди, который осторожно нес налитый до краев дорожный серебряный стаканчик.

        – На, лакай!

        Органов разом «хлопнул» стаканчик в свою широкую глотку, в которой только зажурчало.

        За завтраком, который Аксинья подала на крыльцо, шел очень оживленный разговор о золотопромышленности; Бучинский, Карнаухов и Безматерных продолжали резаться в цхру и не принимали участия в завтраке.

        – Нус, как ваша канава, доктор? – спрашивал Синицын, прищуривая слегка один глаз.

        – Ох, ангел мой! – вздохнул тяжело доктор. – Ведь погубила меня эта канава… Вы представьте себе: она стоит мне восемь тысяч рублей, а теперь закапываю девятую.

        – Вольному воля… Для чего вам она?

        – Вот милый вопрос… Как для чего? А вода? Ведь воду нужно было отвести, чтобы продолжать работы. У меня на прииске эта проклятая вода, как одиннадцатая египетская казнь.

        – Кто же это вам посоветовал рыть именно канаву?

        – Да ведь воду нужно отвести!

        – Хорошо. Однако, какой умный человек посоветовал вам отводить воду именно канавой?

        – Своей головой дошел, ангел мой.

        – Гм… А не лучше ли было бы поставить три таких паровых машин, как у Бучинского? Ведь оне стоили бы не дороже канавы, а в случае окончания работ вы канаву