18

зеленой траве, с соломинкой в зубах, лежал Гараська. Все трое молчали, но в выражении лиц и взглядов можно было заметить скрытую глухую злобу. Застарелый холоп ненавидел всеми силами своей души этих вольных людей, как собака ненавидит волков.

        – Ну, чего вы чертямито сидите? – не вытерпел, наконец, старик, когда я вышел на крыльцо. – Видите, барин вышел, ну, шапочку бы сняли. Ах, вы, чертоломы! Ведь с поклону голова не отвалится!

        – А ты вот что, милый человек, – растягивая слова, заговорил Гараська своим тенором. – Мы не к тебе пришли, чего ты шеперишься?.. Мы к Фоме Осипычу.

        – «К Фоме Осипычу»… – передразнил Федя, сердито сплевывая на сторону. – Знаем мы вас… Не велик еще в перьяхто ваш Фома Осипыч!.. Избаловал он вас, вот что!

        – Да ты нешто с того свету пришел, дедушко, чего больно ругаешьсято!.. Мотри, к ненастью…

        – А то и ругаюсь, что насквозь вас вижу, всех до единого человека. Все ваши качества вижу.

        Наступило принужденное молчание. Со стороны прииска, по тропам и дорожкам, брели старатели с кружками в руках; это был час приема золота в конторе. В числе других подошел, прихрамывая, старый Заяц, а немного погодя показался и сам «губернатор». Федя встречал подходивших старателей самыми злобными взглядами и както забавно фукал носом, точно старый кот. Бучинского не было в конторе, и старатели расположились против крыльца живописными группами, по два и по три человека.

        – На Майне богатое золото идет, – говорил мужик с окладистой черной бородой. – Сказывают, старую свалку стали промывать, так, слышь, со ста пудов песку по золотнику падает.

        – Ноо? – отозвался «губернатор».

        – Верно.

        – Вишь ты… а?! Старую свалку, говоришь?

        – Да… Хотели пробу сделать, а тут богачество.

        – Лаадно…

        – У Майновскихто, золотников золото в сапогах родится, – ядовито заметил Федя. – Знаем мы, какую на Майне свалку моют… У Синицына, ежели он захочет, и золото из глины полезет. Варнаки вы все, вот что я вам скажу! – неожиданно заключил Федя, бросая вызывающие взгляды.

        Старатели переглянулись; послышался сдержанный смех. От толпы отделился «губернатор» и неторопливым мужицким шагом подошел к самому крыльцу.

        – А ты видал, в каких сапогах майновскието золотники ходят? – спрашивал старик, не спуская глаз с Феди.

        – Вы только послушайте ихний воровской разговор, – обратился Федя ко мне, не отвечая на вопрос губернатора. – Спроста слова не скажут… У них и язык свой, как у цыган.

        – Нуну, дедко, скажико по нашемуто? – спрашивал из толпы бойкий парень в кумачной рубахе. – Гляжу я на тебя, больно ты лют хвастатьто…

        – «Принеси мне смолы два, заноза в лесу», – проговорил Федя, опять обращаясь ко мне. – Поняли?

        – Нет.

        – Ну, а они понимают. Ведь понимаете? – обратился Федя победоносно к толпе старателей.

        – А что это значит? – спросил я.

        – «Принеси фунт золота, лошадь в лесу…» – объяснил Федя. – Золотник поихнему три, фунт – два, пуд – один; золото – смола, полштоф – притачка, лошадь – заноза… Теперь ежели взять понастоящему, какой это народ? Разве это крестьянин, который землю пашет, али там мещанин, мастеровой… У них