27

«ослабевал» дня на три, а теперь келарь был чист, как стеклышко. Обступила его монашеская братия и немало дивилась случившейся оказии.

        – Да куда у тебя одеянието девалось, отец честной?

        – Не знаю, – хмуро отвечал келарь. – После вечерни зашел проведать игуменью Досифею, ну, и снял рясу и клобук: зело жарко было. Посидел малое время, собрался домой, – нет моей ряски и клобука. Уж искалиискали, всю обитель вверх ногами поставили, а пропажи не нашли.

        Благоуветливые иноки только качали головами и в свою очередь рассказали, как из монастыря пропал воевода, которого тоже никак не могли найти. Теперь уж совсем на глаза не показывайся игумену: разнесет он в крохи благоуветливую монашескую братию, да и обительских сестер тоже. Тужат монахи, а у святых ворот слепой Брехун ведет переговоры со служкойвратарем.

        – Вот, служка, нашел я находку, – говорил Брехун, подавая монашескую рясу и клобук. – Не мирского дела одежда, а валяется на дороге. Соблазн бы пошел на братию, кабы натакался на нее мирской человек, – ну, а ято, пожалуй, и помолчу…

        – Да как ты нашел, когда ты и видеть не можешь?

        – Видеть не вижу, а глаз всетаки есть, – посмеялся Брехун, показывая свой черемуховый посошок. – Ято иду, а глаз впереди меня…

        Усомнился вратарь в подлинных словах слепца, запер врата и понес находку в кельи, а там келарь Пафнутий о своем клобуке чуть не плачет. Сразу узнал он свое одеяние. Кинулись монахи к воротам, а от Брехуна и след простыл.

        – Наваждение! – шептал келарь Пафнутий, разглядывая свой клобук. – Кому понадобилось?.. А горше всего, ежели игумен Моисей вызнает… Острамился келарь на старости лет: скажут, в Дивьей обители клобук потерял!

        Пока благоуветливые иноки судили да рядили, в Дивьей обители шла жестокая переборка. Этакого сраму не видно было, как поставлены обительские стены… Особенно растужилась игуменья Досифея и даже прослезилась: живьем теперь съест Дивью обитель игумен Моисей.

        – Не без того это дело вышло, матушка, што нечистая сила объявилась в обители, – объясняла сестракеларша Маремьяна. – Попущение божецкое на святую обитель…

        Всего удивительнее было то, что сестравратарь клятвенно уверяла, как своими глазами видела выходившего в обительские врата келаря Пафнутия, – два раза он выходил и в первый раз ушел в рясе и в клобуке.

        – Дьявольское прещение бысть, – объясняла келарша. – Не мог он два раза выходить, когда сидел у матушки игуменьи в опочивальне.

        Когда первая суматоха прошла, хватились Охони, которой и след простыл. Все сестры сразу поняли, куда девались ряска и клобук черного попа Пафнутия: проклятая девка выкрала их из игуменской кельи, нарядилась монахом, да и вышла из обители, благо темно было.

        Это предположение подтвердилось, когда на другой день утром сестры узнали, как пропал из монастыря воевода Полуект Степаныч и как ночью слепец Брехун принес монашеское одеяние черного попа Пафнутия.

        – Девкипоганки дело, – решила и мать игуменья. – Не инако могло быть, как через нее. Она, поганка, переиначила себя в честный образ мниха… Тото, кыргызское отродье, посмеялась