105

придурковатой от избытка здоровья девушки. Ей точно лень быть умной. Не один раз они ссорились, и Родион Потапыч грозился выгнать Оксю, но та только ухмылялась.

        – Куды я пойдуто, ты подумай, – усовещивала она старика. – Мужику это все одно, а девка сейчас худую славу наживет… Который десяток на свете живешь, а этого не можешь сообразить.

        – К отцу ступай, дура… Не в чужие люди гоню.

        – У меня и отец такой же, как ты: ничего сообразить не может.

        – Ах, Окся, Окся… да не Окся ли?!. Какие ты слова выражаешь?..

        В начале марта провернулось несколько теплых весенних деньков. На пригревах дорога почернела, а снег потерял сразу свою ослепительную белизну. Воздух сделался совсем особенный, такой бодрящий и свежий. Вешняя вода была близко, и все опять заволновались, как это происходило каждую весну. Рабочая лихорадка охватила и Фотьянку и Балчуговский завод. В прошлом году в Кедровской даче шли только разведки, а нынче пойдут настоящие работы. Старатели сбивались артелями и ходили с Фотьянки на Балчуговский завод и обратно, выжидая нанимателей. Издали они походили на проснувшихся после зимней спячки пчел, ползавших по своему улью. В числе других ходил и Матюшка, оставшийся без работы: золото в Дернихе кончилось ровно через два дня, как сказал Карачунский. Встречая на дороге Мыльникова, Матюшка несколько раз говорил:

        – Тарас Матвеевич, что меня не возьмешь на жилку?..

        – У меня своей родни девать некуда…

        – Родня – родней, а старую хлебсоль забывать тоже нехорошо. Вместе бедовали на Мутяшкето…

        Первое дыхание весны всех так и подмывало. Очухавшийся Мыльников только чесал затылок, соображая, сколько стравил за зиму денег по кабакам… Теперь можно было бы в лучшем виде свои работы открыть в Кедровской даче и получать там за золото полную цену. Все равно на жилку надеяться долго нельзя: много продержится до осени, ежели продержится.

        – Бить некому было старого черта! – вслух ругал Мыльников самого себя. – Еще как битьто надо было, бить да приговаривать: не пируй, варнак! Не пируй, каторжный!..

        Именно в таком тревожном настроении раз утром приехал Мыльников на свою дудку. «Родственники» не ожидали его и мирно спали около огонька. Мыльников пришел к вороту, наклонился к отверстию дудки и крикнул:

        – Эй, Оксюха, жива, что ли?..

        Ответа не последовало, только проснулись сконфуженные родственники.

        – Где же Окся? – грозно накинулся на них Мыльников. – Эй, Окся, не слышишь без очковто!.. Уж не задавило ли ее грешным делом?

        – Мы ее на свету спустили в дудку, – объяснял сконфуженный Яша. – Две бадьи подала пустяку, а потом велела обождать…

        Встревоженный Мыльников спустился в дудку: Окси не было. Валялись кайло и лопатка, а Окси и след простыл. Такое безобразие возмутило Мыльникова до глубины души, и он «на той же ноге» полетел на Рублиху, – некуда Оксе деваться, окромя Родиона Потапыча. Появление Мыльникова произвело на шахте общую сенсацию.

        – Была твоя Окся, да вся вышла…

        – Да вы толком говорите, омморошные!.. Она с дудки, надо полагать, опять ушла сюда…

        – Поищи, может, найдешь. А вернее, братцы, что на Оксе черт уехал по своим делам.

        Родион Потапыч вышел на шум из своей конторки и молча нахмурился, завидев дорогого зятя.

        – Оксю потерял, Родион Потапыч… Была в дудке, а тут как сквозь землю провалилась. Работничкито мои проспали.

        – Выгоните этого дурака, – коротко приказал грозный старик. – Здесь не кабак, чтобы шум подымать…

        – Меня?.. Да я…

        Чадолюбивого родителя без церемоний вытолкали за дверь.

        Мыльников с Рублихи отправился прямо на Фотьянку к баушке Лукерье… Окси и там не было; потом – в Балчуговский завод, – Окся точно в воду канула. Так и пропала девка.

        Вместе с Оксей ушло и счастье Мыльникова. Через неделю дудку его залило